11 октября 2012, Автор: Сергей ИВАНОВ
— Сразу скажу, что дискуссия на конференции вышла за рамки опыта реабилитации последствий аварии 1957 года. Многие выступления касались большого числа других аспектов работы атомной индустрии в целом. Здесь для широкой общественности все еще много неясного, неизвестного, а неизвестность, как мы знаем, страшит больше всего.
Некоторые проблемы последствий аварии, прежде всего медико-биологического характера, исследованы уже детально, причем в рамках международного сотрудничества. Это понятно, так как изучались они непрерывно начиная с 1957 года.
Существенно больше вопросов в области социальной защиты пострадавших и компенсаций им, и это тоже понятно. Сама авария была рассекречена лишь спустя 30 лет, в 1989 году. Замечу, что мировая практика не знает опыта абсолютно корректного решения таких проблем спустя более чем полвека. Предъявлять иски Сталину, Берии и уже несуществующему СССР можно лишь теоретически. Здесь в любом случае неизбежен компромисс, который все равно кого-то не будет устраивать. Отсюда порой излишние страсти.
Однако есть вопросы, которые только начинают выходить на первый план. Уже понятно, что хуже всего проработана экономика проблемы и ее перспективы.
— Вы имеете в виду экономическое развитие загрязненных территорий? Но они же закрыты, какое там может быть развитие, какие экономические перспективы?
— В том-то и дело, что это устаревший подход, который всех нас, живущих в Челябинской области, никак не может устраивать.
В результате аварии 1957 года было включено в санитарно-охран-ную зону 59 тыс. га (более 28 тыс. га сельскохозяйственных угодий, в том числе: пашни — около 19 тыс., пастбищ — почти 3 тыс., сенокосов — более 5 тыс. га). Большая часть отчужденных земель (82%, или 41 тыс. га) к 1982 году уже была возвращена для хозяйственного использования. Однако между формальным «возвратом в оборот» и эффективным использованием этих прежде перспективных земель есть большая разница. Сейчас возникает вопрос: при каких условиях эти земли могут быть эффективно использованы в условиях рынка?
Ведь даже статус Восточно-Уральского заповедника для изучения природы и медико-биологи-ческих исследований так и остался недооформленным. Пока на карте остается никак не обозначенная территория площадью 170 кв. км, где, по наблюдениям ученых Уральского отделения академии наук, вполне комфортно проживают бобры, лоси, кабаны. Вопрос о том, как оптимально осваивать эти обширные территории, остается открытым.
— Но как мы можем осваивать территории, считающиеся радиоактивно загрязненными?
— Проблема в том, что весьма распространеные и часто публикуемые до сих пор карты загрязнения территорий по состоянию на 1957-й и даже на 1997 год, а также данные о периодах полураспада отдельных изотопов мало что способны пояснить. Они не дают реальной картины загрязнения, а педалирование этого вопроса сильно тормозит развитие этих перспективных территорий.
Существует проблема радиофобии и просто некорректное представление ситуации.
Так, в комплексном докладе за 2003 год «Гидрометеорология и мониторинг окружающей среды» указано, что «концентрация радионуклидов в зоне 30 — 100 км от ПО «Маяк» превышена в 3,2 — 144,1 раза по сравнению с фоновым уровнем по РФ». Здесь никак не отражено, что это относится к отдельным локальным объектам и не имеет отношения к территории в целом. На этой территории ведь находятся города Екатеринбург, Челябинск и другие с численностью более трех миллионов человек — и там никаких радионуклидных проблем нет. Таких примеров информационной небрежности в этом вопросе множество.
— Какова же, по-вашему, сейчас реальная картина по загрязнению?
— Сейчас для оценки последствий загрязнения рассматривается большое число показателей: радиационный фон, содержание изотопов цезия-137, стронция-90, удельной активности этих изотопов в воде и выращенных продуктах: зерне, картофеле, мясе и др. В целом многократное (от десяти до ста и более раз) снижение опасности от радиоактивного загрязнения отмечается во многих исследованиях. Однако из-за специфики материалов, представленных в исследовательских отчетах, картина по-прежнему сложна для восприятия обычного человека.
Можно сказать точно, что усредненное содержание радионуклидов в продукции сельского хозяйства на этих территориях уменьшилось в 10 — 100 раз и в большинстве случаев уровень загрязнения не превышает одного процента от допустимых норм. На территории самого ПО «Маяк» максимальные значения среднегодовой объемной активности радионуклидов в приземной атмосфере значительно (на два — пять порядков) ниже регламентированных для населения допустимых значений.
Плотность выпадения радионуклидов в 2011 году там соответствовала средним значениям, характерным для территории РФ.
При этом очевидно, что картина неоднородна. Это наглядно видно из приведенных данных о содержании стронция: 90 в питьевой воде (она колеблется от 0,007 до 0,09 Бк/кг — разница более чем в сто раз), хотя самые высокие значения в 50 раз ниже установленного норматива в 4,9 Бк/кг.
— Это весьма обнадеживающие данные; получается, что здоровью людей даже на тех территориях, которые по-прежнему числятся загрязненными, ничего не угрожает. Но насколько существующие нормативы объективны?
— Проблема доверия к информации из-за многолетнего режима секретности, безусловно, есть. Именно поэтому нужно стимулировать здесь независимые исследования, а также дополнительно сопоставить эти показатели с существующими международными и зарубежными нормами. В конечном итоге мы всюду переходим сейчас на мировые стандарты качества жизни, и эта сфера никак не может быть исключением.
Сегодня мы лишь фиксируем качественный сдвиг: можно перестать говорить исключительно о реабилитации загрязненных в результате аварии 1957 года территорий области — эта задача в основном решена. Нужно говорить о дополнительном и серьезном их обследовании независимыми от Росатома и правительства специалистами, а затем — о планах развития этих территорий, полноценном вводе в хозяйственный оборот большей части из них.
— Какие главные сохраняющиеся проблемы вы видите?
— Их немало. Остается, например, вопрос об интегральном показателе загрязненности. Какой он в итоге для каждого участка территории?
Еще остается вопрос о неравномерности распределения загрязнения по территориям. Можно предположить, что если загрязнение по одному из ключевых показателей для воды в 5000 раз ниже норматива, то ситуация на этой части территории неплохая (качеству этой воды можно и позавидовать). Однако границы таких территорий четко не указаны.
По материалам исследований Уральского отделения Академии наук видно, что возникает заметная неравномерность в процессах самоочищения природной среды. Где-то картина выравнивается заметно быстрей, где-то очаги загрязнений сохраняются. Худшие показатели (в среднем до десяти раз выше) наблюдаются в пойме реки Течи. Однако площадь ее крайне незначительна в сравнении с общей площадью пострадавших территорий. Причем здесь мы имеем настоящий клубок социальных, образовательных и психологических проблем. Вопреки всем запретам и рекомендациям пойма реки по-прежнему используется местными жителями, а в реке ловят рыбу.
На основании всей массы проведенных медико-биологических и других исследований еще только предстоит провести более подробную дифференциацию территорий и выделить среди них территории с минимальными, а точнее нулевыми, экологическими рисками для социально-экономического развития. Работа по формированию такого особого экологического кадастра абсолютно необходима. Открытость и доступность этой информации для общества и бизнеса становится условием эффективного развития всего этого края.
— Если перейти к экономике ранее загрязненных территорий, то здесь нерешенных и просто неизученных проблем, похоже, еще больше — ведь раньше никто экономикой этих мест просто не занимался?
— Верно. Идеология развития атомной отрасли в советское время была проста: «мы за ценой не постоим». Да и никакой рыночной экономики в стране не было — как можно говорить о реальных расчетах?
В 90-х годах в рамках программы реабилитации была выполнена оценка экономического ущерба территорий, подвергшихся радиационному воздействию. Тогда насчитали 11,1 млрд рублей в ценах 1991 года. Правда, считали по методикам советского времени, по весьма противоречивым архивным данным, а нормативы были еще лет на 20 — 50 старше. Говорить об использовании этих расчетов сейчас по меньшей мере некорректно. В программе реабилитации известна только одна составляющая — затраты. Экономическая оценка второй части — результаты и перспективы — пока отсутствует.
Впрочем, есть и экономические вопросы совершенно другой направленности. Каковы перспективы развития Озерского промышленного узла в целом? Ведь это третий по значимости (после Челябинского и Магнитогорского) промышленный узел Челябинской области. Российские технологии атомной промышленности и смежных производств по-прежнему конкурентны на мировом уровне. Из-за своей закрытости стотысячный Озерск прежде выпадал из экономического пространства Южного Урала. Это притом что по уровню развития бюджетной сферы и инфраструктуры Озерск по-прежнему впереди основных городов региона. Не замечать и не использовать в стратегии развития региона такое конкурентное преимущество — наличие развитого высокотехнологичного промышленного узла — по меньшей мере неоправданно.
— Тут, наверное, вопросы экологии и текущей экономики переходят в вопросы перспектив развития?
— Да. Здесь важно понимать, что целевое финансирование программы реабилитации стало важной дополнительной составляющей бюджетов пострадавших районов. За последние семь лет объемы только государственных капиталовложений в Челябинской области по программе реабилитации нередко превышали уровень в 100 миллионов рублей. Однако в самих районах реабилитации эти инвестиции, заметно превышающие собственные вложения, к оживлению социально-экономического развития не привели. В 2011 году объем всех собственных доходов бюджетов пострадавших Кунашакского и Каслинского районов не достиг даже уровня в 200 миллионов рублей. По доле собственных доходов в бюджетах эти районы — одни из худших в Челябинской области. В 2011 году в Кунашакском районе бюджет только на 15% был обеспечен собственными доходами. В то же время очевидно, что подобные инвестиции в реабилитацию не могут продолжаться бесконечно долго.
— То есть районы, по сути, привыкли жить на средства программы реабилитации, не очень-то задумываясь о собственных источниках развития?
— Похоже на то. И в таких условиях на первое место выходит новая задача максимально эффективного социо-эколого-экономического развития Озерского промышленного узла как обширных, выгодно расположенных территорий (рядом Екатеринбург и Челябинск, озера, трасса М5), обладающих серьезным и до сих пор не вполне востребованным по известным причинам потенциалом развития.
Вектор новых территориальных приоритетов при этом меняется от реабилитации к развитию. План такого развития в общих чертах просматривается, однако требуется его детальная проработка с муниципалитетами, Росатомом, областью.
— Если очень коротко суммировать впечатления от прошедшей конференции и результаты ваших работ, какой главный вывод можно сделать о реальном состоянии и перспективах тех территорий Челябинской оласти, которые принято называть «пострадавшими от радиоактивного загрязненния в результате аварии 1957 года»?
— Общий вывод можно сделать такой: сегодня мы лишь ставим на актуальной повестке дня проблему перехода от реабилитации к развитию территорий, которые по сей день считаются радиоактивно загрязненными, хотя уже есть все основания для пересмотра такой квалификации. Для этого требуется в сжатые сроки провести серьезную исследовательскую работу в территориях Большого Озерска, выводы которой станут основой для полноценного включения подавляющего числа этих территорий в хозяйственный и инвестиционный оборот. Именно такая постановка вопроса позволит по-настоящему решить и проблему инвестиционной репутации Челябинской области в целом, в которой совершенно несправедливо и неоправданно доминирует сейчас
радиофобия.
В этой связи есть, кстати, конкретное предложение областному правительству: реорганизовать, включая смену названия, министерство радиационной и экологической безопасности области. Функции этого министерства, которое начинало в свое время как отдел по ГО и ЧС, сейчас малопонятны, так как вопросы радиационной безопасности отнесены к компетенции МЧС России. Польза от такого наследия прежних времен сейчас сомнительна, а такое название людей со стороны (в том числе инвесторов) только пугает: что это за регион такой, в котором работает целое министерство радиационной безопасности?..
Министерство экологии, территориального развития и туризма принесло бы значительно больше пользы области. Это было бы хорошим, знаковым началом реальной работы по улучшению имиджа региона.
Cannot find 'cross_link' template with page ''
Ученые дают новую оценку ситуации на загрязненных территориях области
На минувшей неделе в Челябинске прошла международная конференция «Опыт минимизации последствий аварии 1957 года». Такие научные форумы проводятся каждые пять лет и собирают всех, кто профессионально занимается изучением последствий аварии, произошедшей на ПО «Маяк» 29 сентября 1957 года. Наш корреспондент беседует на эту по-прежнему актуальную для региона тему с автором одного из ключевых докладов конференции, руководителем совместного Научно-образовательного центра Института экономики УрО РАН и ЧелГУ Сергеем ГОРДЕЕВЫМ.
— Сергей Сергеевич, ваш доклад на конференции назывался «От реабилитации к развитию». Значит ли это, что задачи реабилитации загрязненных территорий Челябинской области уже в основном решены?— Сразу скажу, что дискуссия на конференции вышла за рамки опыта реабилитации последствий аварии 1957 года. Многие выступления касались большого числа других аспектов работы атомной индустрии в целом. Здесь для широкой общественности все еще много неясного, неизвестного, а неизвестность, как мы знаем, страшит больше всего.
Некоторые проблемы последствий аварии, прежде всего медико-биологического характера, исследованы уже детально, причем в рамках международного сотрудничества. Это понятно, так как изучались они непрерывно начиная с 1957 года.
Существенно больше вопросов в области социальной защиты пострадавших и компенсаций им, и это тоже понятно. Сама авария была рассекречена лишь спустя 30 лет, в 1989 году. Замечу, что мировая практика не знает опыта абсолютно корректного решения таких проблем спустя более чем полвека. Предъявлять иски Сталину, Берии и уже несуществующему СССР можно лишь теоретически. Здесь в любом случае неизбежен компромисс, который все равно кого-то не будет устраивать. Отсюда порой излишние страсти.
Однако есть вопросы, которые только начинают выходить на первый план. Уже понятно, что хуже всего проработана экономика проблемы и ее перспективы.
— Вы имеете в виду экономическое развитие загрязненных территорий? Но они же закрыты, какое там может быть развитие, какие экономические перспективы?
— В том-то и дело, что это устаревший подход, который всех нас, живущих в Челябинской области, никак не может устраивать.
В результате аварии 1957 года было включено в санитарно-охран-ную зону 59 тыс. га (более 28 тыс. га сельскохозяйственных угодий, в том числе: пашни — около 19 тыс., пастбищ — почти 3 тыс., сенокосов — более 5 тыс. га). Большая часть отчужденных земель (82%, или 41 тыс. га) к 1982 году уже была возвращена для хозяйственного использования. Однако между формальным «возвратом в оборот» и эффективным использованием этих прежде перспективных земель есть большая разница. Сейчас возникает вопрос: при каких условиях эти земли могут быть эффективно использованы в условиях рынка?
Ведь даже статус Восточно-Уральского заповедника для изучения природы и медико-биологи-ческих исследований так и остался недооформленным. Пока на карте остается никак не обозначенная территория площадью 170 кв. км, где, по наблюдениям ученых Уральского отделения академии наук, вполне комфортно проживают бобры, лоси, кабаны. Вопрос о том, как оптимально осваивать эти обширные территории, остается открытым.
— Но как мы можем осваивать территории, считающиеся радиоактивно загрязненными?
— Проблема в том, что весьма распространеные и часто публикуемые до сих пор карты загрязнения территорий по состоянию на 1957-й и даже на 1997 год, а также данные о периодах полураспада отдельных изотопов мало что способны пояснить. Они не дают реальной картины загрязнения, а педалирование этого вопроса сильно тормозит развитие этих перспективных территорий.
Существует проблема радиофобии и просто некорректное представление ситуации.
Так, в комплексном докладе за 2003 год «Гидрометеорология и мониторинг окружающей среды» указано, что «концентрация радионуклидов в зоне 30 — 100 км от ПО «Маяк» превышена в 3,2 — 144,1 раза по сравнению с фоновым уровнем по РФ». Здесь никак не отражено, что это относится к отдельным локальным объектам и не имеет отношения к территории в целом. На этой территории ведь находятся города Екатеринбург, Челябинск и другие с численностью более трех миллионов человек — и там никаких радионуклидных проблем нет. Таких примеров информационной небрежности в этом вопросе множество.
— Какова же, по-вашему, сейчас реальная картина по загрязнению?
— Сейчас для оценки последствий загрязнения рассматривается большое число показателей: радиационный фон, содержание изотопов цезия-137, стронция-90, удельной активности этих изотопов в воде и выращенных продуктах: зерне, картофеле, мясе и др. В целом многократное (от десяти до ста и более раз) снижение опасности от радиоактивного загрязнения отмечается во многих исследованиях. Однако из-за специфики материалов, представленных в исследовательских отчетах, картина по-прежнему сложна для восприятия обычного человека.
Можно сказать точно, что усредненное содержание радионуклидов в продукции сельского хозяйства на этих территориях уменьшилось в 10 — 100 раз и в большинстве случаев уровень загрязнения не превышает одного процента от допустимых норм. На территории самого ПО «Маяк» максимальные значения среднегодовой объемной активности радионуклидов в приземной атмосфере значительно (на два — пять порядков) ниже регламентированных для населения допустимых значений.
Плотность выпадения радионуклидов в 2011 году там соответствовала средним значениям, характерным для территории РФ.
При этом очевидно, что картина неоднородна. Это наглядно видно из приведенных данных о содержании стронция: 90 в питьевой воде (она колеблется от 0,007 до 0,09 Бк/кг — разница более чем в сто раз), хотя самые высокие значения в 50 раз ниже установленного норматива в 4,9 Бк/кг.
— Это весьма обнадеживающие данные; получается, что здоровью людей даже на тех территориях, которые по-прежнему числятся загрязненными, ничего не угрожает. Но насколько существующие нормативы объективны?
— Проблема доверия к информации из-за многолетнего режима секретности, безусловно, есть. Именно поэтому нужно стимулировать здесь независимые исследования, а также дополнительно сопоставить эти показатели с существующими международными и зарубежными нормами. В конечном итоге мы всюду переходим сейчас на мировые стандарты качества жизни, и эта сфера никак не может быть исключением.
Сегодня мы лишь фиксируем качественный сдвиг: можно перестать говорить исключительно о реабилитации загрязненных в результате аварии 1957 года территорий области — эта задача в основном решена. Нужно говорить о дополнительном и серьезном их обследовании независимыми от Росатома и правительства специалистами, а затем — о планах развития этих территорий, полноценном вводе в хозяйственный оборот большей части из них.
— Какие главные сохраняющиеся проблемы вы видите?
— Их немало. Остается, например, вопрос об интегральном показателе загрязненности. Какой он в итоге для каждого участка территории?
Еще остается вопрос о неравномерности распределения загрязнения по территориям. Можно предположить, что если загрязнение по одному из ключевых показателей для воды в 5000 раз ниже норматива, то ситуация на этой части территории неплохая (качеству этой воды можно и позавидовать). Однако границы таких территорий четко не указаны.
По материалам исследований Уральского отделения Академии наук видно, что возникает заметная неравномерность в процессах самоочищения природной среды. Где-то картина выравнивается заметно быстрей, где-то очаги загрязнений сохраняются. Худшие показатели (в среднем до десяти раз выше) наблюдаются в пойме реки Течи. Однако площадь ее крайне незначительна в сравнении с общей площадью пострадавших территорий. Причем здесь мы имеем настоящий клубок социальных, образовательных и психологических проблем. Вопреки всем запретам и рекомендациям пойма реки по-прежнему используется местными жителями, а в реке ловят рыбу.
На основании всей массы проведенных медико-биологических и других исследований еще только предстоит провести более подробную дифференциацию территорий и выделить среди них территории с минимальными, а точнее нулевыми, экологическими рисками для социально-экономического развития. Работа по формированию такого особого экологического кадастра абсолютно необходима. Открытость и доступность этой информации для общества и бизнеса становится условием эффективного развития всего этого края.
— Если перейти к экономике ранее загрязненных территорий, то здесь нерешенных и просто неизученных проблем, похоже, еще больше — ведь раньше никто экономикой этих мест просто не занимался?
— Верно. Идеология развития атомной отрасли в советское время была проста: «мы за ценой не постоим». Да и никакой рыночной экономики в стране не было — как можно говорить о реальных расчетах?
В 90-х годах в рамках программы реабилитации была выполнена оценка экономического ущерба территорий, подвергшихся радиационному воздействию. Тогда насчитали 11,1 млрд рублей в ценах 1991 года. Правда, считали по методикам советского времени, по весьма противоречивым архивным данным, а нормативы были еще лет на 20 — 50 старше. Говорить об использовании этих расчетов сейчас по меньшей мере некорректно. В программе реабилитации известна только одна составляющая — затраты. Экономическая оценка второй части — результаты и перспективы — пока отсутствует.
Впрочем, есть и экономические вопросы совершенно другой направленности. Каковы перспективы развития Озерского промышленного узла в целом? Ведь это третий по значимости (после Челябинского и Магнитогорского) промышленный узел Челябинской области. Российские технологии атомной промышленности и смежных производств по-прежнему конкурентны на мировом уровне. Из-за своей закрытости стотысячный Озерск прежде выпадал из экономического пространства Южного Урала. Это притом что по уровню развития бюджетной сферы и инфраструктуры Озерск по-прежнему впереди основных городов региона. Не замечать и не использовать в стратегии развития региона такое конкурентное преимущество — наличие развитого высокотехнологичного промышленного узла — по меньшей мере неоправданно.
— Тут, наверное, вопросы экологии и текущей экономики переходят в вопросы перспектив развития?
— Да. Здесь важно понимать, что целевое финансирование программы реабилитации стало важной дополнительной составляющей бюджетов пострадавших районов. За последние семь лет объемы только государственных капиталовложений в Челябинской области по программе реабилитации нередко превышали уровень в 100 миллионов рублей. Однако в самих районах реабилитации эти инвестиции, заметно превышающие собственные вложения, к оживлению социально-экономического развития не привели. В 2011 году объем всех собственных доходов бюджетов пострадавших Кунашакского и Каслинского районов не достиг даже уровня в 200 миллионов рублей. По доле собственных доходов в бюджетах эти районы — одни из худших в Челябинской области. В 2011 году в Кунашакском районе бюджет только на 15% был обеспечен собственными доходами. В то же время очевидно, что подобные инвестиции в реабилитацию не могут продолжаться бесконечно долго.
— То есть районы, по сути, привыкли жить на средства программы реабилитации, не очень-то задумываясь о собственных источниках развития?
— Похоже на то. И в таких условиях на первое место выходит новая задача максимально эффективного социо-эколого-экономического развития Озерского промышленного узла как обширных, выгодно расположенных территорий (рядом Екатеринбург и Челябинск, озера, трасса М5), обладающих серьезным и до сих пор не вполне востребованным по известным причинам потенциалом развития.
Вектор новых территориальных приоритетов при этом меняется от реабилитации к развитию. План такого развития в общих чертах просматривается, однако требуется его детальная проработка с муниципалитетами, Росатомом, областью.
— Если очень коротко суммировать впечатления от прошедшей конференции и результаты ваших работ, какой главный вывод можно сделать о реальном состоянии и перспективах тех территорий Челябинской оласти, которые принято называть «пострадавшими от радиоактивного загрязненния в результате аварии 1957 года»?
— Общий вывод можно сделать такой: сегодня мы лишь ставим на актуальной повестке дня проблему перехода от реабилитации к развитию территорий, которые по сей день считаются радиоактивно загрязненными, хотя уже есть все основания для пересмотра такой квалификации. Для этого требуется в сжатые сроки провести серьезную исследовательскую работу в территориях Большого Озерска, выводы которой станут основой для полноценного включения подавляющего числа этих территорий в хозяйственный и инвестиционный оборот. Именно такая постановка вопроса позволит по-настоящему решить и проблему инвестиционной репутации Челябинской области в целом, в которой совершенно несправедливо и неоправданно доминирует сейчас
радиофобия.
В этой связи есть, кстати, конкретное предложение областному правительству: реорганизовать, включая смену названия, министерство радиационной и экологической безопасности области. Функции этого министерства, которое начинало в свое время как отдел по ГО и ЧС, сейчас малопонятны, так как вопросы радиационной безопасности отнесены к компетенции МЧС России. Польза от такого наследия прежних времен сейчас сомнительна, а такое название людей со стороны (в том числе инвесторов) только пугает: что это за регион такой, в котором работает целое министерство радиационной безопасности?..
Министерство экологии, территориального развития и туризма принесло бы значительно больше пользы области. Это было бы хорошим, знаковым началом реальной работы по улучшению имиджа региона.
Cannot find 'cross_link' template with page ''