14 ноября 2007, Автор: Ольга ТИТОВА

Шамбала ты моя Шамбала, или Бодрые ребята

Шамбала ты моя Шамбала, или Бодрые ребята

Театр перестал вдохновлять очень давно. В театре ли причина или во мне? Скорее всего, наша нелюбовь взаимна. Ну, если бывают мертворожденные спектакли, которым не место на сцене, то, наверное, бывают и зрители, которым не место в зрительном зале. Такое вот несовпадение. В 90-х кричали (тогда вообще все кричали и по любому поводу): «Театр умирает!» Потом кричать перестали, что должно было означать: театр возродился (логичнее предположить, что из пепла, хотя в действительности - из пыли).

Зритель проснулся, потянулся и... у гардеробщиц появилась работа. Все для одной цели: чтобы театр снова начинался с вешалки. К внешнему облику не придерешься: в зале нет пустого места, аплодисменты и «бис» строго по расписанию. А вот содержание оставляет желать лучшего. «Если вы ничего не поняли, то отсосите», - это, пардон, цитата, бессмертная реплика из небессмертного спектакля, неостроумный выпад на всякий случай. (Нападение зарекомендовало себя как прекрасный способ защиты). В «Манекене» состоялась премьера «депрессивной комедии с хорошим концом» «Пять – двадцать пять, или В поисках Шамбалы».

Автор двух пьес для «инфернального ток-шоу» - петербуржец Дмитрий Егоров, он же Данила Привалов (псевдоним). Сценическая редакция текста, сценографическое решение и постановка принадлежат заслуженному артисту России, главному режиссеру театра «Манекен» Юрию Бобкову.

Спектакль родился из актерских этюдов по мотивам пьесы Егорова-Привалова «Пять - двадцать пять». Потом на областном фестивале «Сцена-2007» зрители смогли познакомиться с сырой еще постановкой пьесы. В середине ноября этого года в театре состоялась премьера спектакля, ставшего дипломной работой выпускников курса Юрия Бобкова в Челябинской академии культуры и искусств.

«Засилье» молодежи на сцене автоматически отзывалось «засильем же» молодежи в зрительном зале. Постпубертатные страдания неюного Лехи (Леху в спектакле играют сразу два актера – Алексей Тетюев и Александр Рябков) и его возлюбленной подруги Умки (роль исполнила Анастасия Сорокина) хотя и претендуют на объем философских обобщений, все же очень узконаправленны.

Герой по имени Леха (кстати, Егоров-Привалов зовет его Колей) «обдолбался героина и покончил с собой, спрыгнув с девятого этажа кирпичной девятиэтажки», попадает в чистилище – «на увлекательное ток-шоу «Новая жизнь». Бог – видимо, гламурная девица, - и черт – а-ля Андрей Малахов – предлагают зрителям обсудить причины и следствия самоубийства, дабы решить, куда следует отправить героя на дальнейшее пребывание – в ад или рай.

В оригинальной пьесе бог и черт безлики, один назван Первый, другой – Второй. Кто из них хороший, а кто плохой - по ходу чтения диалогов можно легко забыть. И в такой трактовке есть железная логика. И бог, и черт по сути – воплощение представлений о боге и черте самого Коли-Лехи. А поскольку главного героя отличает полная непричастность к философствованию (если исходить из его собственных слов и поступков, то получается именно такая логика), то и представления его крайне поверхностны.

«Вот так живешь-живешь, думаешь – а вот классно было бы умереть. Сидишь на облаке, смотришь, как тебя хоронят, и злорадствуешь: «Ага, твари! Не ценили меня при жизни. Вот получите теперь. Посмотрим, как вы без меня обойдетесь!» - рассуждения такого рода достойны мальчика-школьника, а не студента, перешагнувшего «экватор» (по сюжету Коля-Леха бросает учебу, то есть ему на момент смерти, скорее всего, исполнилось 23-24 года).

Бог и черт оказываются немногим рассудительнее Коли-Лехи: «Мы же друг от друга в сознании людей не сильно отличаемся. Ты вспомни. Говоришь: «Пошел к черту» - то есть у черта будет хуже. А когда что-нибудь неприятное происходит – ты ж всегда Бога обвиняешь и спрашиваешь - «зачем мне такие испытания?». То есть он тоже скверный тип, если тебя так мучает. Так что разницы особой нет. А на самом деле мы хорошие и бодрые ребята».

При этом бросается в глаза явный диссонанс между характером персонажа и его поступками и рассуждениями. Автор пьесы, а за ним и актеры на сцене создали патологического дегенерата, которого спасает любовь. Разница в биологическом и духовном возрасте Коли-Лехи огромна. Возможно, в подобной интерпретации современной молодежи кроются развитая мысль и намеренный ход. В таком случае нужно отдать должное творцам, сумевшим – будем надеяться – воплотить задумку.

Действие пьесы протекает в разных временных рамках. Прошлое переплетается с настоящим и будущим, превращается в сложный микс, где стираются всякие временные границы. На заднем плане любовной трагедии, отсылающей к шекспировской самой печальной повести на свете, протекает отчего-то беззаботная жизнь романтиков-поэтов, готовящих декабрьское восстание 1825 года. И Рылеев (актер Евгений Смирнов), и Каховский (Алексей Бутин) по типажу – тот же Леха, разве что более счастливые: их занимает не выдуманная книжная любовь, а самые что ни на есть реальные интрижки. И восстание они устраивают от скуки, по сути совершают самоубийство, бессмысленное и бесперспективное.

Общее впечатление от спектакля – поверхностно, пошло, неинтересно. Если такова была задумка, тогда грубый, плебейский смех, заданный актерами, режиссером и автором пьесы, следует рассматривать как тонкий художественный замысел. Однако комплимент зрителям – смеялись они редко. Причем тут Шамбала? Есть идейка, как притянуть за уши, увязать метафизический центр мира и спектакль. Но стоит ли стараться?