Призраки Гойи на сцене оперного театра
Свершилось! Вчера, 17 мая, Челябинску была представлена «мировая премьера» балетного спектакля «El mundo de Гойя». Зрители театра оперы и балета наконец-то узнали мир испанского художника таким, как его представил себе «американский» хореограф Константин Уральский. «Американский», «мировая премьера» - это не знак качества, а всего лишь реклама, очковтирательство для всеядной публики, которая – слава вселенской глупости и ограниченности! – приносит дивиденды.
- Вы писатель? А что вы сейчас пишете?
- Я сейчас пишу собрание сочинений в 30 томах.
- Вы же еще такой молодой!
- Молодой, а плодовитый.
(Из фильма режиссера Максима Коростышевского «Дура»)
От премьеры до мировой премьеры один шаг
Сам Константин Семенович имеет свое мнение на этот счет: ««El mundo de Гойя» - в полном смысле мировая премьера, потому что данный спектакль никогда нигде не ставился. Музыка писалась прямо сейчас. Это абсолютно новое произведение в художественной линии».
Трактовка не идеальная, но не будем придираться. А вот то, что больше 10 лет назад в Мариинском театре прошла премьера одноактного балета «Гойя-дивертисмент» в постановке хореографа Хосе Антонио, все же стоит упомянуть. Кстати, работа испанца, судя по отзывам в СМИ, оставила не вполне радужное впечатление у зрителя. А что же челябинцы?
Зритель всегда прав
В антракте во имя дела, каюсь, совершила бестактность и подслушала несколько отзывов о спектакле. Две опрятные бабушки благосклонно отнеслись к увиденному, отметив, правда, что призраки уж слишком ужасны. «А больше мне сказать нечего», - оборвала разговор на второй минуте общения одна из подружек.
Другая женщина, судя по внешнему виду, - большая театралка, начала анализ с того, что обозначила свою заинтересованность: «В этом месяце я уже пять раз посещаю театры». Затем зачитала двум напарницам резюме из программки, чтобы придать веса своим словам, и задумчиво протянула: «Со-вре-мен-на-я хореография. Вы заметили, какие были интересные акробатические номера?» «А мне понравился сумасшедший», - уверенно заявила молодая девушка, имея в виду Гойю.
Кто ты будешь такой?
Сумасшедший – это лобовая трактовка. Если вдаваться в детали, то образ испанского художника, воссозданный на сцене, получился даже чересчур «нормальным». Упорные попытки поверить то страдающему, то влюбленному Гойе всякий раз разбивались о монотонные движения и невыразительную пластику. Он и танцевал, и лежал на сцене, и просто сидел, подперев голову руками, но так и не смог рассказать о себе. Почему же все-таки Гойя?
- Его картины и сегодня разговаривают с нами о справедливости, о боли, о насилии, о войне, об инквизиции, - объясняет Константин Уральский. - Если бы эти темы нас не волновали, то мы бы не интересовались личностью Гойи. Лично для меня он интересен его любовью к людям. Он довольно смело выводит простой испанский народ на свои полотна. В середине жизни он оглох, и тогда находит своих новых друзей, ведьм и демонов. Среди глухоты он живет в своем мире и делится переживаниями с людьми. Посредством картин он передает неимоверную боль, любовь к жизни и людям. Это меня больше всего поражает.
Куклы и люди
Отдельного внимания заслуживают «призраки Гойи». На сцене они представлены в двух ипостасях: поролоновые клише отдельных персонажей картин художника и ряженые танцовщики. Последние, кстати, органично вписываются в спектакль и демонстрируют очень скудную хореографию. Каждое появление их на сцене, кроме скуки, вызывало еще и приступ дежавю.
На сцене почти всегда много народа. Одинаковые персонажи демонстрируют похожие движения или просто выполняют роли декораций, неподвижно сидят или стоят. Если исключить из уравнения костюмы, парики и маски, то легко можно было спутать профессиональных балетных танцовщиков с самодеятельным коллективом. Складывалось ощущение, что массовыми сценами и дорогими костюмами авторы пытались отвлечь внимание от хореографии, что крайне неудобно, ведь речь идет о балете.
Отпечатанные в типографии герои фантазий Гойи появляются во втором акте. Они спускаются с потолка на веревках, вызывая легкое изумление – единственное оправдание их присутствия в спектакле, – а после только отвлекают внимание от танцовщиков.
Еще одна бесполезная придумка – помещенный за высокие декорации батут. Он был применен однажды, в одной из массовых сцен. Ведьмаки в развевающихся одеждах прыгали на батуте, дополняя общую вакханалию, которая творилась на переднем плане действа. Однако, увы, взлетали невысоко, лишь на две головы показываясь из-за черных декораций.
- Понимаете, я не ищу какого-то новшества, чтобы поразить: вот какой я смелый, - рассказал Константин Уральский. - Я использую те элементы, которые в данной образности решения спектакля мне нужны, но не стремлюсь к сенсации. Меня интересует интересное сценическое решение этой картины. Мне нужно было, чтобы люди вылетали в воздух.
Если правдивы слова хореографа, то я охотно соглашусь, что рассыпанные по полу сцены опилки – тоже оригинальное решение, которое дополняет образ, ведь танцовщики то и дело подкидывали их в воздух, словно пеплом, посыпали свои головы. После неинтересного спектакля «Ромео и Джульетта» для «исписавшегося» хореографа это самый логичный поступок.