Хрустальные глаза
- А, это вы… проходите. Фарух вел себя так, будто мы приезжали каждый месяц. Хотя не виделись года два-три. Первый раз я приезжал к нему в поселок Магнитка. Там художник томился в общежитии, затыкая дыры в стенах грязными тряпками.
Когда переехал в поселок Точильный, что в Ашинском районе, ему дали дом, но здесь обстановка была еще более убогая: земляной пол, железная кровать, застеленная какими-то шкурами, опутанный толстой спиралью “козел” - заготавливать на зиму дрова художник, наверное, поленился.
- За электричество колхоз платит, - сказал Фарух, прикуривая одну папиросу от другой. Перехватив мой взгляд, добавил. – Четыре пачки за сутки истребляю…
Характер у Фаруха, скажем так, сложный. Больше двух часов разговаривать с человеком не может: за это время собеседник становится неинтересен – художник знает о нем все. Пытались свести его с какой-нибудь одинокой женщиной, чтобы дом, хотя бы, в порядок привела. Да куда там! Монбланы мусора, выросшие по углам, немытые сковородки ( собака вылизала – уже чисто!), он объяснял философски:
- Татарин моется два раза в жизни. Первый раз, когда родился, второй – когда умер! И в том, и в другом случае сопротивляться не может…
И этого человека приглашали в Париж!
Я видел это приглашение: скромная такая открытка, на которой написано, что мэтр Ахмадуллин приглашается с супругой в Париж на выставку. И подпись: “Пабло Пикассо”. Вот так.
Фарух Ахмадуллин – художник-самоучка. Всю жизнь рисовал вождя мирового пролетариата. Денег у Фаруха никогда не было, так что по ленинским местам пешком топал. То шалаш в Разливе рисовал, то дом Ульяновых в Симбирске, то мемориал Ленина в Шушенском. Дарил картины дворцам пионеров, сельским клубам, отсылал в картинные галереи. Десять тысяч(!) работ разослал по разным адресам, благодарность только одна пришла – из музея Ленина в Улан-Баторе.
- Я уверен, Ленин – идол на века. Вся мировая история – история тиранов. Волевые, жестокие люди делали великие дела. Вот увидите, ваши дети, а может, и внуки будут преклоняться перед Лениным, - говорил нам Фарух, разбивая яйца на сковородку, которую вытер старой газетой. – Водку будете?
Мы с Сашей Никитиным, фотокорреспондентом, приняли это предложение с радостью: во-первых, очень замерзли, во-вторых, для профилактики кишечно-желудочных заболеваний…
Как-то в газете “Гудок” был конкурс среди художников-любителей в честь какой-то годовщины Ильича. Ахмадуллин тот конкурс выиграл. И его рисунки отправили в Париж, в квартиру-музей Ленина. В “довесок” Фарух отправил несколько пейзажей. Каким-то образом пейзажи оказались в одном из крупнейших выставочных залов Сен-Дени, куда зашел Пикассо. Чем ему приглянулся художник из России?
Вызов из Франции ходил по инстанциям не один месяц. А когда приглашение попало в руки Фаруха, Пикассо уже умер. Так что во Францию он не поехал. Да и кто бы его туда выпустил?
Давно, во время знакомства, Фарух обмолвился, что он имеет льготы, как ветеран войны. Я посмотрел недоверчиво: что-то уж молод больно для ветерана. Ахмадуллин достал скромные “корочки”. Оказалось, действительно, ветеран, только не Отечественной войны, а боевых действий в Корее. Закончил Фарух училище закрытого типа, бывший кадетский корпус. В Корею поехал нелегально, в группе “волков” – по-нынешнему, в составе спецназа. В Союзе все документы на этих людей уничтожили - на тот случай, если попадут в плен: не было таких в СССР! Разведчики помогли угнать американский истребитель “Суперсейбр”, ребята вернулись живыми. А так как нигде “волки” не числились, то на родину пускать не хотели. Прорвались. Многие потом сгинули в лагерях. Ахмадуллин каким-то образом выжил.
Чувствовалось, с тех времен жил в нем страх перед властью. Так зачем же вождей рисовал? Заблуждался? Напрямую об этом Фарух не сказал. Только потом написал, что о Ленине больше других знал. А то, что портреты его писал, так в историю попасть хотел. Все благодарственные письма, все грамоты, все газетные заметки о себе Фарух в архив отсылал: умрет, а память останется! Чтобы женщины из архива эти бумаги не выбрасывали, посылал им из деревни гостинцы: тушенку, консервы рыбные, крупы. За работу – вывеску нарисовать ли, плакат, Ахмадуллину в деревне натурой платили. Время от времени делал Фарух контрольные проверки: писал в архив, мол, вышлите мне на время письмо за номером таким-то. Выслали – значит, все в порядке, хранят.
Пописывал Фарух и стихи. А чтобы охотнее публиковали, редакции приплачивал. Иногда ставил псевдоним: “Арский”. Когда-то в деревне, где Фарух родился, жил такой помещик. Внушил себе Фарух, что кто-то из близких родственников был незаконнорожденным ребенком того помещика, а, следовательно, течет в нем, в Фарухе, кровь дворянская… Мать его бросила, когда совсем маленьким был. Отец уехал на заработки на шахту, мать спуталась с другим и тоже уехала. Бежал Фарух за санями, кричал и плакал, а потом упал. Когда отец вернулся, нашел мальчишку на остывающей печи – чуть не замерз…
- Мало вы что-то кушаете, - сказал Фарух, глядя, как мы вяло ворочаем вилками. – У меня кошки и то больше жрут. – И сверкнул глазами.
- Скажи, Фарух Зиннатович, что, у всех художников такие глаза ясные?
- А что, заметно? Стеклянные у меня глаза! Я, после того, как Пикассо умер, слепнуть начал. Кому я нужен – одинокий, да еще слепой? Решил застрелиться, да пистолета не было. Я – бывший офицер, не из ружья же стреляться, как алкаш последний! Поехал по друзьям – прощаться. В электричке услышал, что искусственные хрусталики вставляют. Случай вывел на хирурга Нину Григорьевну Талинову – вот, благодаря ней, зрю!
Привезли мы Фаруху кисточки, холст – как заказывал. Он долго ворчал – не то качество. А картины свои хранил в картонных коробках из - под куриных окорочков.
- Однажды приехал я на выставку, - рассказывал Фарух, - решил посмотреть, как мои картины расположили. Смотрю, рабочий их через холст к стене гвоздями прибивает! Ну, страна, какая уж тут культура?!
Впрочем, долго ругаться он не стал – мы ему уже надоели. Снабдив нас банками с соленьями, выпроводил из дома. На улицу Фарух вышел в добротной куртке, в унтах, седая грива волос разметалась по воротнику – мэтр! Не то, что дома, в рваной майке…
Мы долго переписывались. Потом переписка как-то затухла. Помню строчку одного из его стихотворений: “Чем больше любишь ты Россию, тем ближе твой трагический конец…”
Жив ли?