Навстречу земле
Кто нас моет и чистит? Мы так здорово мусорили и грешили, так отяготили нашу маленькую планету (какой же маленькой она оказалась!), такого чёрного дыму напустили, такой вони, такого нечеловеческого сора накидали … Казалось бы уже — всё, не продуть ветрам, не промыть дождям, не смилуются над нами в очередной раз, так и останемся стоять на сером потрескавшемся асфальте, по которому летят пластиковые вилки и бутылки, окурки, наши ругательства и препирательства, страстишки пыльные…
Ан нет, наутро просыпаешься — всё белым-бело, и ни следа, ни грязинки, ни плевка. И в комнатах светло и чисто, потому что снег отражает белизной свет, увеличивает его, возвеличивает, приносит и дарит нам.
Мне хочется улыбнуться, когда кто-то рядом произносит «дождь». Или «снег». Не знаю, почему. Поймал себя на этом недавно. Какой-то укол радости, что ли.
Очень люблю проснуться, а за окном серо, но дождь. Или бело, но снег. Подхожу и открываю занавески. И откупориваю форточку. За окном сыро, свежо, холодно, хорошо.
Особенно классно, когда выпадает первый дождь или первый снег — весной и осенью. В такие моменты понимаешь, что мир в очередной раз неуловимо меняется, переходя тонкую, но ощутимую грань времени. Первая прозелень на весенних ветках не даёт такого ощущения. И Новый год не даёт такого ощущения. Даже первый упавший жёлтый лист — нет. А внезапность первых дождя и снега — да.
Кто это делает? За что этот Некто так нас любит?
Только дождь и снег связывают нас с небом по-настоящему. Они идут в одном направлении: от облаков к нам навстречу. Ветер дует вдоль земли; пар и туман поднимаются от земли; радуга на секунду плавно окунается в небесную синь и потом так же плавно опускается назад. Но лишь снег и дождь, нисходя сверху, всегда на землю, всегда навстречу ей, по-настоящему просветляют и очищают нас.
Из моего окна виден типовой пятиэтажный домик-«хрущоба». В окне напротив, на третьем этаже, часто ссорятся молодые ещё супруги. Даже через мою форточку слышно, как немилосердно швыряется там посуда, какие нелестные словечки звучат. Заканчивается это всегда криком и плачем. В общем, это явно не вариант из цикла «милые бранятся — только тешатся». Каждый раз ссора возникает из пустяка. Потом — реплики на повышенном тоне, и уже знаешь, что никто из них не остановится, что перебранка неотвратимо будет звучать громче и громче, визгливее и визгливее, а закончится скандалом и битьём тарелок. Откуда у них столько тарелок? — ловлю себя на крамольной мысли. Специально, что ли, докупают?
В этом постепенном нарастании перепалки есть какая-то жуткая неотвратимость, невозможность остановиться, — супругам каждый раз нужно непременно дойти до пика, будто в акте любви. Кто их знает, может, этот порядок и впрямь доставляет им своеобразное болезненное наслаждение.
И только один раз они остановились. Это случилось совсем недавно. Я был случайным свидетелем. Как раз выпал первый снег, было раннее утро, и скупой призрачный рассвет начал отражать немыслимую белизну. В доме напротив начали орать, потом женщина зачем-то выскочила на балкон и… замерла.
— Валер, — позвала она, — а, Валер.
Валера, видимо, был удивлён, что развитие привычного сценария внезапно было прервано; он перестал вопить из глубины квартиры и с грозным видом выполз на балкон в майке и трусах.
— Валер, смотри как красиво, — сказала женщина и вдруг заплакала, совсем беззвучно.
Валера некоторое время туповато смотрел на первый снег, вдыхая предзимнюю свежесть, а потом обнял женщину и прижал к себе. Некоторое время они стояли неподвижно, глядя на застывший белый двор и мир, а потом так же тихо скрылись в доме.
А снег молчал. Он ни о чём не говорил, он был самой немотой, — но вместе с этим и обновлением, и утешением, и напоминанием о чём-то таком, что нельзя высказать ни словом, ни вздохом. А можно только слезами. Или улыбкой.
Вот такие дела. Может быть, вам стало теперь немного понятно, почему мне хочется улыбнуться при слове «снег» или «дождь». Честно говоря, мне это и самому непонятно. Одно утешает: думаю, моя улыбка понятна первому снегу. Или дождю.