Я посылаю молодых журналистов...
Когда в редакцию приходят практикантки с факультетов журналистики челябинских вузов, я просто зверею. Более ленивых, безответственных и безграмотных людей не видел!
Я человек мягкий, терпеливый. Но всякому терпению приходит конец. Когда в дверном проеме появляется очередное чудо в юбочке до самой…, сразу указываю перстом на выход. Чем, спрашивается, они меня разозлили?
За последние пять лет через меня прошло человек 70. Сначала я терпеливо восполнял знания, которые они не получили в стенах альма-матер. По косточкам разбирал с ними будущие репортажи. Объяснял, куда сходить, с кем встретиться, что и как написать. Затем звонил героям будущих заметок и просил встретить практикантов, как родных. Студенты уходили на репортаж, как на боевое задание. Никто назад не вернулся.
Во время следующего нашествия просил девочек возвращаться в любом случае. Я не зверь – не получился материал, давайте разберемся, почему. Студентки согласно кивали, утверждали, что те, прежние, были плохими, а они с заданием справятся. Больше я их не видел.
В 80-е годы прошлого века нас на факультете журналистики Уральского университета (Свердловск) тоже профессии не учили. Читали лекции по истории журналистики, легкой рысцой пробегались по жанрам, зато уж за русский язык дрючили по полной программе! Перед зачетом мы писали часовой диктант, и если кто-то делал четыре ошибки (две грамматических и две пунктуационных), то к экзаменам его не допускали. Нынешние студенты не написали бы тот диктант даже на «кол» с минусом.
Все знают, как в слове «еще» сделать четыре ошибки? Нынешние выпускники знают: «исчо». А как вам нравится такое написание – «во-что-бы-то-ни-стало»? Одна из студенток написала слово «эшь». Ни за что не догадаетесь, что это значит. «Эшь» - это еж!
Кругозор студентов узок, как коридор в коммуналке. Они думают, что столицей США является Нью-Йорк, а столицей Южного Урала – Челябинск. Башкиры должны обидеться, да и оренбуржцы – тоже. Винтовочную пулю юные практиканты путают со снарядом. Одна из девушек написала: «В бронежилете контуженого бойца торчал неразорвавшийся снаряд…». А конское стремя они путают с удилами.
Однажды Павел Большаков, бывший зав. кафедрой журналистики ЮУрГУ, устроил торжество в Камерном театре – подписание договоров между университетом и редакциями газет о прохождении студенческой практики. Отрабатывая стакан коньяка, некоторые коллеги – редакторы (я был в то время редактором «Синегорья») хвалили студентов. Мол, прекрасные они, распрекрасные, нет с ними проблем. Но я после рюмки-другой стал агрессивным, сказал, что студенты – бездари, что готов съесть носки двухнедельной свежести, если кто-нибудь из них принесет пусть не гениальную, но просто хорошую заметку.
Никого это по самолюбию не ударило. Никто не захотел видеть физиономию редактора, который жует вонючие носки. Нет азарта в молодых журналистах!
Меня убивает вопрос, который задают молодые авторы, притащившие первую заметку: «Вы гарантируете, что мой материал будет опубликован?» И еще: «Сколько за него заплатят?» Ни почтения на лице, ни дрожи в коленках…
Спрашивается, как они будут работать? Кто с ними, такими, будет нянчиться? Меня в молодые годы «строила» мэтр челябинской журналистики Ирина Моргулес. Любимыми словами Ирины Израилевны были «говно» и «гениально». Первое звучало, надо сказать, значительно чаще. Путь от первого до второго (нескромно, ну и пусть!) занял долгие годы. Но я стремился к светлому и высокому…
Сейчас, когда молодой журналист приходит ко мне без темы и просит: «Пошлите меня куда-нибудь…», я посылаю. Оттуда еще никто не возвращался.